Демиург галактики "Бычьи туши"

На первый взгляд, представленный сюжет – совершенно дикий, эмоционально отталкивающий, пробирающий до неприятной дрожи: два очень странных по внешности человека, расположенных друг над другом, а вокруг них висят огромные полугниющие или только располосованные, освежеванные туши забитого скота. Есть что-то необъяснимое и растерянное в появляющихся эмоциях. Изображение и отталкивает, и удивительным образом завораживает, притягивает – хочется присмотреться к мелочам, к каплям крови, и одновременно «слышны» все предсмертные звуки, стоны и крики умирающих животных. Задерживаясь взглядом, ловишь себя на ощущении чего-то крайне неприятного, отторгаемого сознанием: скверный запах уже распространяется даже за рамки сюжета, фон картины потемнел и потрескался от изображенного на нем противоречивого сюжета.

Маленький Хаим всегда боялся проявления человеческой жестокости, но как будто по воле случая, всегда становился ее свидетелем. Будучи в нежном возрасте, Сутин невольным увидел, как мясник их местечка перерезал курице горло. Хаим наблюдал, как сначала вырывалась, а потом смиренно ждала своей участи птица, как брызгала кровь из обрубков, а отрубленная голова катилась под ноги мальчонки. Маленький Сутин уже тогда как будто понимал этот переход от живого к мертвому, чувствовал это пограничное состояние души и духа… Хаим отторгал всем своим сознанием возможность навредить или перейти эту тонкую грань, а подсознание стремилось еще сильнее ее акцентировать, еще больше углубить и утянуть за собой в эти яростные, первобытные, всепоглощающие и в то же время наркотически дурманящие эмоции и переживания.

Такое хрупкое состояние естественного, казалось бы, процесса… Но так сложно передать момент уже неживой материи, все еще согревающейся бегущими по жилам кровавыми слезами. Красная роса удивительно красиво рассыпается по местам только что снятой кожи, золотыми переливами проглядывают жилы из-под тягучей, бордовой, тяжелой жижи, которая медленно обволакивает каждый миллиметр мертвой плоти.

Мясник, изображенный над мэтром экспрессии, выполнен в свойственной Сутину судорожной живописи. Его лицо не отличается четкостью – на нем уже давно печать этой дикой необходимости убивать, освежевывать, отрезать, срывать куски с еще теплых туш. Хаим никогда не ходил один на мясной рынок. Он не боялся увиденного там, но болезненно переживал охватывающие его и топящие в своем омуте волны воспоминаний такого далекого, но одновременно отчаянно близкого детства, которое никак не отпускало его в чистое море будущего, а, напротив, тянуло все ниже – на самое дно детских эмоций и переживаний. Мэтр был очевидно болен своими старыми заскорузлыми комплексами вечно голодного, испуганного, но такого одаренного, яркого, эмоционально блестящего еврейского мальчика, которому удалось вырваться из маленького городка Смиловичи и покорить Париж. Но вместе со всеми своими страхами, тянущимися из детства, он так и ушел по «Лестнице в вечность»…